Интервью с Р.П. Овсепяном
Из книги «Беседы с Учителями»: Беседа восьмая. Интервью с Р. П. Овсепяном
Преподавание со временем становится потребностью. Когда я работал редактором «Вечерней газеты», читал лекции в Киргизском государственном университете. Что меня заставляло? Не та небольшая зарплата, которую я там получал. Тянуло высказать свое мнение, поделиться опытом. Ведь полученные знания хотят найти тех, кому они интересны. И ты входишь в студенческую аудиторию и отдаешь все, что у тебя есть.
– Рафаил Погосович, когда у Вас возникло желание связать свою жизнь с историей журналистики?
– Желание заниматься историей возникло тогда, когда я уже поработал в практической журналистике.
– А Вы журналист по образованию?
– Я закончил отделение журналистики филфака Харьковского университета.
– Кого Вы считаете своим учителем?
– Мне в жизни повезло, потому что у меня были очень хорошие учителя. И в университете, и в практической журналистике. Никогда не забуду Бориса Львовича Иткина, который стал моим наставником. Год с лишним продолжалось его шефство надо мной. Он был зам. редактора областной газеты «Красное знамя» в Харькове, где я проходил практику. Потом его отстранили от работы.
– За что?
– За то, что он дал рекомендацию в партию одному молодому писателю, которого обвинили в космополитизме. Он прошел всю войну, был редактором дивизионной газеты. Человек, награжденный орденами и медалями, великолепнейший журналист. Для меня его отстранение от работы было большим потрясением.
– Но добрая память об этом человеке, конечно, осталась. А что определило Ваш выбор профессии?
– Моя мама вынашивала идею, чтобы я стал врачом. А я с шестого класса выпускал домашнюю стенную газету. Маму я слушался, поэтому приехал в Харьков и поступил в мединститут, пройдя большой конкурс. И с зачетной книжкой в кармане шел по университетскому двору. И вдруг остановился. Мое внимание привлек огромнейший щит с объявлением: «На филологическом факультете открывается отделение журналистки». Я остановился как вкопанный, с зачетной книжкой студента мединститута в кармане. Ни минуты не думая, я нашел почту и дал родителям телеграмму. На следующий день я получил разные ответы. От мамы категоричное: «Только мединститут», а в телеграмме от папы было написано: «Поступай, как знаешь». Так я и сделал. На меня как на идиота смотрели, когда я забирал документы из мединститута. Я досдал два экзамена на филфаке и был зачислен на отделение журналистики.
– А как дальше жизнь сложилась?
– Я получил распределение – прибыть в распоряжение ЦК компартии Киргизии. Я был зав. Отделом промышленности и транспорта, через год стал ответственным секретарем областной газеты. Потом работал в республиканской газете «Советская Киргизия», был редактором «Вечерней газеты».
– А как случилось, что Вы поменяли практическую журналистику на науку о журналистике?
– В 1963 году проходило Всесоюзное совещание редакторов и заведующих идеологическими отделами республиканских газет. Я приехал в Москву, на это совещание. Мне уже было 35 лет. Это был потолок, после которого в науку было идти весьма проблематично. Я зашел на факультет журналистики, прямо в кабинет декана Е. Л. Худякова. Рассказал о себе, подчеркнул, что давно хотел заниматься наукой, что, находясь в Киргизии, сдал несколько экзаменов для поступления в местную аспирантуру. Декан пригласил к себе А. Л. Мишуриса, своего заместителя и сказал ему: «Вот тебе парень, поговори с ним. Посмотри, можно ли что-нибудь сделать, чтобы принять его в аспирантуру».
– Вот так просто?
– Да. Мишурис дал мне тему для написания реферата. «Чтобы завтра утром реферат у меня был», – сказал он мне.
– А тему какую дал?
– «Отдел писем». Но я хорошо знал редакционную работу, поэтому для меня это было нетрудно сделать. На другой день я принес реферат, он его одобрил. А потом я получил телеграмму из Москвы: «Зачислен». Так я связал свою жизнь с факультетом. В жизни мне очень везло на хороших людей.
– Вы автор курса и учебника «История новейшей отечественной журналистики», охватывающих период с февраля 1917 до конца ХХ века. Как возникла мысль исследовать журналистику периода перестройки?
– До перестройки отечественную журналистику двадцатого века изучали на факультетах журналистики по книге, созданной коллективом авторов во главе с Иваном Акимовичем Портянкиным. Она называлась «Очерки истории партийно-советской печати». Надо сказать, что тогда из истории российской журналистики было выхолощено все небольшевистское, все многонационально демократическое. Была оставлена только ленинская журналистика, русская партийная журналистика как таковая не изучалась в советские годы. Мы до перестройки даже не знали о том, что в 1900 году практически одновременно с ленинской «Искрой» выходила эсеровская газета «Революционная Россия». Мы не знали всего, что касалось истории небольшевистской печати, и не могли студентам этого рассказать.
– Когда увидел свет Ваш учебник?
– В 1996 году, переиздан был в 1999 и в 2005 годах. Вышло еще научно-популярное издание «В лабиринтах истории отечественной журналистики».
– Какова судьба этих книг? Как их приняли коллеги?
– Сложностей было много. Непросто сложилась судьба третьего издания. Оно натолкнулось на сопротивление некоторых историков, особенно тех, кто не очень лояльно воспринял новые формулировки, новые трактовки исторических этапов. Вокруг многих вопросов, которые рассматривались в нем, завязались дискуссии. Третье издание «Истории новейшей отечественной журналистики» не получило грифа учебника, хотя все его считают таковым.
– Наверно, это произошло потому, что Вы шли первым в исследовании фактов, преданных когда-то забвению. А как Вы реагируете на критику?
– Спокойно.
– Всегда?
– Абсолютно.
– Но что-то при этом, наверно, говорите тому, кто Вас критикует?
– Говорю, что подумаю. Никогда ни с кем не затевал спора. Потому что в споре трудно доказать свою правоту. Ибо каждый выдвигает свои аргументы.
– А спор и диалог для Вас разные вещи?
– В диалоге можно выдвигать свою точку зрения, соглашаться с чем-то, можно и пояснить, что для тебя неприемлемо. А в споре люди отстаивают свои позиции. При этом часто теряют самообладание и переходят от каких-то научных проблем к личным вопросам, то есть уходят от основного объекта обсуждения.
– И Вы по жизни ни с кем не спорите?
– С внуками спорю, хотя, наверно, это не столько спор, сколько попытка скорректировать их действия, что-то им объяснить.
– После 2005 года у Вас вышли новые книги по истории журналистики?
– Вышел учебник «История отечественной журналистики ХХ века» в Ростове в 2008 году. Там два автора – Е. В. Ахмадулин и я. Сейчас мы вместе с Л. П. Громовой, профессором Санкт-Петербургского университета, и Е. В. Ахмадулиным, профессором Южного федерального университета, объединенными усилиями делаем учебник «История российской журналистики XVIII-XX веков».
– Рафаил Погосович, сегодня с телеэкранов и со страниц газет льются потоки пошлости. Как случилось, что наша отечественная пресса в 1990-е годы «отдала все тормоза»? Есть ли в истории журналистики этому хоть какое-нибудь объяснение?
– Модель российской прессы была разрушена, по сути, апрельским пленумом 1985 года, снявшим запрет на темы, которые до того считались недопустимыми в журналистике. Одной из них была тема интимных отношений. Откровенность трактовалась в самом начале перестройки как величайшее достижение гласности, а спустя несколько лет превратилась в бич, что привело к опошлению общества. Доминантой стал рынок, доминантой стал рубль, доминантой стала сенсация.
– Получается, что гласность оказала медвежью услугу самому обществу в ее крайнем проявлении? И ответственна ли журналистика за то, что с нами произошло?
– Я не говорил бы о журналистике в целом. Сегодня существуют многочисленные типы изданий, рассчитанные на разные слои общества: на деловую элиту, на широкую читательскую аудиторию, на женщин, молодежь. По-другому тут надо ставить вопрос. Вероятно, речь должна идти о возникновении прессы, которая не видит барьера между нормами морали, – в частности, о бульварных изданиях, которые опошляют жизнь общества.
– Но в формат бульварного издания сегодня переходят многие качественные газеты, причем переходят достаточно легко.
– Тема вольностей в отечественной журналистике совсем не нова. Я не берусь судить о XVIII и XIX веках, но в XX веке можно найти события, которые дали толчок к появлению такого типа изданий. Я имею в виду революции 1905 и 1917 годов. Первая всколыхнула волну вольностей, хотя за пределы политических дебатов они не выходили. Октябрьская революция провозгласила идею равноправия между мужчиной и женщиной, что в дальнейшем привело к торжеству лозунга: долой стыд и позор. Даже газета «Правда» в 1923 году публиковала материалы под рубрикой «Вечер обнаженного тела». Но эти рубрики не привлекли тогда читательскую аудиторию. Все это стало возможным в период перестройки и в последующие годы, когда государство фактически отошло в сторону от курирования этих вопросов, оставив за собой только область политики.
– В свете происходящих событий, когда то там, то здесь можно услышать слово «оппозиция», сам собой напрашивается вопрос об оппозиционной российской прессе. Была ли она в истории России?
– В России не сложились традиции оппозиционной прессы. В СССР оппозиции быть не могло, а следовательно, и оппозиционной прессы не было.
– А в дореволюционной России были оппозиционные издания?
– «Колокол» А. И. Герцена, который издавался в Лондоне. Это была оппозиция царскому правительству.
– И все? А Н. Г. Чернышевский? А. Н. Радищев?
– Чернышевский – это не оппозиция. Он выступал представителем идеи совершенства русского общественного строя. У него не было прямого призыва к свержению самодержавного строя. А Радищев выступал за ликвидацию крепостничества.
– При самодержавии?
– Конечно.
– Если в России не было исторического опыта существования оппозиционной прессы, тогда как могла возникнуть сегодняшняя «Новая газета»?
– Появление «Новой газеты», безусловно, не в традициях русской прессы. Но не все, что рождается в журналистике, рождается из традиции. Новая эпоха может вызвать к жизни других журналистов, которые смотрят на ситуации, сложившиеся в стране, с несколько иных позиций.
– В демократически ориентированном обществе журналистика должна быть в оппозиции к власти или не должна?
– Я бы не стал ставить вопрос так категорично. Не всякое критическое выступление можно считать оппозиционным. Если издание выступает против существующего строя, не принимает отдельные его положения, призывая к его свержению, изменению, даже мирным путем, – это уже оппозиция. Но если СМИ критикует отдельные положения, проводимые правительством, то это не оппозиция.
– Вы много писали о партийной прессе, которая существовала на рубеже веков. Что сегодня происходит с партийной печатью? Есть ли в ней необходимость?
– Есть необходимость. Не берусь судить с широких позиций, но, на мой взгляд, партийная журналистка сегодня замыкается в узких интересах партий и превращается только в их пропагандиста. Не пытаясь увязать свои программные положения с реальным положением вещей, она оказывается оторванной от жизни. Лозунговость становится ее отличительной чертой.
– Ленинская «Искра» была полноценной партийной газетой?
– Ленинская «Искра» была первой в России общественно-политической газетой. Полноценной партийной газетой была «Кадетская речь». Она очень широко смотрела на жизнь, причем настолько широко, что редакция даже скрывала, что газета издается партией кадетов. Хорошей партийной газетой была эсеровская «Дело народа».
– Каков Ваш прогноз в развитии отечественной журналистики?
– Объективный процесс развития журналистики пойдет по двум путям. Первый – дальнейшая дифференциация журналистики по проблемно-тематическому направлению. Второй целиком связан с развитием местной региональной журналистики. И еще: ни ТВ, ни радио, ни даже Интернет, я почти уверен в этом, не в состоянии вывести из системы СМИ периодическую печать.
– Ваши студенты интересуются этими вопросами?
– Очень интересуются.
– Как Вы строите свои отношения с ними?
– С первых шагов налаживаю взаимодействие с аудиторией. Когда ты чувствуешь, что тебя слушатели понимают, появляется раскованность и свобода суждений.
– А бывает такое, что Вы забываете в ходе лекции название какой-нибудь газеты или дату?
– У меня всегда в кармане лежат карточки. Когда я чувствую, что я что-то забыл, я не стесняюсь их достать. История – это конкретно-историческая дисциплина, и чем точнее ты говоришь о количестве изданий, о характере публикаций, о рубриках, тем больше это привлекает студентов. Но не всегда ты в состоянии все удержать в голове.
– Как Вы организуете лекции, семинарские занятия?
– Когда позволяет тема, я привлекаю студентов в качестве своих ассистентов. Вот, например, когда я читаю лекцию о периоде демократизации и гласности 1986 года, я прошу нескольких студентов подготовить небольшие сообщения в рамках моей лекции, чтобы я смог затем их прокомментировать. Или предлагаю подготовить одно сообщение, с тем чтобы затем сказать, что было упущено в выступлении. Недавно один мой студент, который выступал на лекции ассистентом, подготовил серьезное сообщение о печати русского зарубежья. Он пошел в Библиотеку имени А. Сахарова, просмотрел там газеты и «откопал» в них интересные факты.
– Когда Вы были счастливы больше: когда были редактором газеты, журналистом или когда стали заниматься исследованиями в области истории журналистики?
– Я не привык в жизни противопоставлять одно другому. Не будь практики, не было бы науки. Работа в средствах массовой информации вводит в «кухню» профессии. Читать газету – не значит ее делать. Есть еще одна важная особенность практической журналистики – она заставляет тебя быть в курсе всех важнейших событий. Научный мир несколько иной. Там я могу что-то пропустить, могу на что-то не обращать внимания. А если ты журналист, ты обязан знать, какая была публикация сегодня в «Известиях», какая появилась в «Российской газете», что опубликовала «Новая газета».
– Что Вам дает преподавательская деятельность?
– Работа на факультете и общение со студентами очень многое дает. Преподавание со временем становится потребностью. Когда я работал редактором «Вечерней газеты», читал лекции в Киргизском государственном университете. Что меня заставляло? Не та небольшая зарплата, которую я там получал. Тянуло высказать свое мнение, поделиться опытом. Ведь полученные знания хотят найти тех, кому они интересны. И ты входишь в студенческую аудиторию и отдаешь все, что у тебя есть.